закон мёрфи (англ. murphy's law)универсальный философский принцип, состоящий в том, что если есть вероятность того, что какая-нибудь неприятность может случиться, то она обязательно произойдёт.

MURPHY AVA SCOTT // МЁРФИ АВА СКОТТ, 24
репетитор в «oxford learning waterloo» (lucy fry)

http://s8.uploads.ru/nrkcv.png

ЗАКОН  ПОДЛОСТИ:

Мёрфи убеждена в том, что её имя — причина всех бед.
(как корабль назовёшь, так он и поплывёт)

   Комфортно разместиться в кресле психиатра — задача не из лёгких: то слишком жёсткая спинка, то подлокотники мешают, а подогнуть под себя ноги — дурной тон. Мёрфи без стеснения смотрит на настенные часы, считая минуты до окончания сеанса. Ей противно осознавать свою уязвимость.

— Что тебя тревожит, Мёрфи? Поделись со мной.
— Со мной всё в полном порядке.

   У Мёрфи всё было в полном порядке: канцелярские принадлежности (не рисовать на обложках!) разложены в рюкзаке всегда в одной и той же последовательности, а одежда в платяном шкафу — по полкам, потому что каждой вещи в этом мире должно быть своё место. Порядок — залог успешной жизни, а значит, что у Мёрфи Скотт всё должно быть в полном порядке. Она ведёт ежедневник: составляет расписание и вычёркивает выполненные задания, записывает стадии исполнения глобальных целей — всё, что нужно, чтобы жизнь обрела чёткую структуру, нарушить которую не смог бы никто. Как оказалось, этот план с самого начала был обречён на сокрушительный провал.
   Отец приходит со скотобойни и криво (больше похоже на нервный тик) улыбается: сегодня был очень удачный день, а значит, что дома всё будет в полном порядке. Мать тут же достаёт из духовки лимонный пирог, словно боится нарушить спокойствие (Рекс не кричит и не замахивается — веский повод отметить). Нельзя расстраивать мужчину, в доме которого есть ружьё и патроны. Ава совсем скоро вновь получит заслуженную (так она думает) пощёчину. Мёрфи хотела бы вступиться, но боится — так она оправдывает своё бездействие, когда слышит надрывный плач. Страх — единственное, что всегда преграждало ей дорогу к светлому будущему, а больше всего Мёрфи боялась только одного — своего имени, от которого ей уже никуда не деться. Если есть вероятность того, что какая-нибудь неприятность может случиться, то она обязательно произойдёт именно с ней.

— Я хочу поговорить с тобой о том, что произошло два месяца назад. Расскажи мне, пожалуйста.
— Зачем вам говорить об этом конкретно со мной, если все знают даже больше, чем помню я сама?

   Калеб не должен был вызывать доверия. Не отличаясь успеваемостью и посещаемостью, он не должен был привлечь её внимания, но разрисованная (полностью!) обложка учебника по литературе — последняя капля. В одиннадцать лет Мёрфи Скотт впервые влюбляется (та обложка снята, но надёжно спрятана, чтобы педагоги и родители не надумали ничего плохого). Ей и в голову не приходило думать о том, что Мёрфи достойна лучшего, потому что тем самым «лучшим» ей казался Калеб: свободный и независимый — всё, что может казаться маленькой девочке признаком превосходства над другими, когда она находится под тотальным контролем родителей. Тогда железный порядок, казавшийся нерушимым, превратился в карточный домик.
   Через какое-то время их крепкая дружба (откуда она, чёрт возьми, появилась? ничего общего!) переросла в любовь. Говорят, что первые чувства никогда не бывают долговечными и крепкими, но Мёрфи категорически отказывалась верить в статистику (только потому, вероятно, что результаты были не в их пользу). Поблажки, кардинальные изменения в планах и пункт «личное время» — всё это уничтожило безукоризненный порядок, превратив его в полнейший хаос: Мёрфи сбегает по ночам из дома и засыпает на уроках (преподавателям кажется, что она перетрудилась), не успевает делать домашнюю работу и готовиться к тестам. Калеб — совершенное воплощение беспорядка.
   Их пути разошлись (к счастью?), когда настало время выбирать дальнейшее место обучения: Мёрфи уже давно готовилась поступать в главный университет Уотерлу и абсолютно не стремилась отсюда бежать (где родился, там и сгодился), а Калеб, как оказалось, ожидал совсем другого. Мёрфи не хотела разрыва. Даже если ему и суждено было состояться, она должна была попытаться его смягчить, но не сделала. Не сделала этого, потому что страшно — привычное оправдание. Возможно, что чувство вины её бы никогда не покинуло, но совсем недавно оно сменилось на желание винить во всём самого Калеба. Два месяца назад они рассчитались.

— Ты регулярно пьёшь таблетки?
— В моей жизни больше не существует режима. Я — воплощение порядка, не нуждающееся в корректировках посторонних.
— Значит, ты устанавливаешь график приёма сама?
— Я не пью их вообще.

   Судьба свела их снова два месяца назад (есть повод возненавидеть эту цифру). Мёрфи очень рада оказаться в его объятьях.
   Через три часа Калеб беззастенчиво раздевает Скотт прямо в машине (можно я подвезу тебя, солнце? таким красивым девушкам нельзя гулять по ночам одним). Попытки вырваться выглядят со стороны смешно и нелепо. В её голове только сейчас проскальзывает мысль о том, что не стоит доверять человеку, которого ты не видела семь лет (учитывая болезненность расставания — тем более). Мёрфи почти не плачет и уже не сопротивляется, а старается не дышать и закрывает глаза, надеясь, что происходящее — страшный сон. Калеб душит её и кусает, но Мёрфи уже не больно — ей безразлично. Когда всё закончилось, она молчала и не двигалась, потому что боялась — единственный раз, когда действительно стоило. Лучший друг детства и первая (единственная?) любовь Мёрфи решил оставить её тело у лесополосы на выезде из города. Она хотела бы сказать что-нибудь колкое вслед, смотря на расплывчатый отдаляющийся силуэт, но прошептала только «ублюдок». Мёрфи Скотт лежит в грязи и надеется, что завтра всё будет в полном порядке.

— Мёрфи, тебе нужна помощь. Позволь мне разобраться во всём.
— Я в полном, мать его, порядке!

   Машины в этот вечер не ездили, будто движение по этому направлению намеренно перекрыли, потому что здесь, среди окурков и битых бутылок, лежит Мёрфи. Фонари кружились в безумном танце и то таяли, то снова появлялись — так сильно болела голова. Мёрфи не корчится и не плачет, потому что боится — она всегда испытывает это чувство и уже не стыдится. Пальцы с трудом цепляются за ленту платья, валяющегося рядом разорванной тряпкой (Калеб сказал, что она выглядит в нём бесподобно, а значит, что завтра оно будет выброшено так, как он выбросил Мёрфи — равнодушно и безжалостно). Она робко гладит его, словно успокаивает и убеждает в том, что вот-вот за ним кто-нибудь приедет и зашьёт. Только вот телефон разбит, поэтому на быстрое спасение и первую медицинскую помощь не стоит и надеяться. Сейчас Мёрфи, если бы могла, обмотала эту ленту вокруг своей шеи, чтобы больше не чувствовать полнейшую опустошённость. И, пожалуй, она бы действительно сделала это, если бы не тот факт, что на неё уже три с половиной минуты смотрит человек.
   Чарльзу пришлось постараться, чтобы привести Мёрфи в порядок: смыть всю кровь и грязь с тела и волос, обработать ссадины и аккуратно расспросить о том, с кем можно связаться, чтобы вернуть девочку (он видел в ней ребёнка?) домой. И ей бы хотелось ответить ему хоть что-нибудь, но ехать сейчас к родителям — ужасная идея, потому что Мёрфи боится отца в гневе.

Чарльз позволяет ей остаться на ночь в своём доме, предлагая разобраться во всём утром.
Он ещё несколько раз зайдёт в комнату, где она спит, чтобы убедиться в том, что с ней всё в полном порядке.

   Мёрфи не хочет просыпаться, хотя ночью несколько раз возвращается в реальность:
— Первый раз она открывает глаза, когда Чарльз приносит ей какао. Скомкано благодарит и проваливается в сон.
— Второй раз она открывает глаза, когда Чарльз со скрипом закрывает дверь в комнату. Думает, что ей это снится.
— Третий раз она открывает глаза, когда Чарльз смотрит на неё, сидя на стуле рядом. Мёрфи называет адрес дома.

   После обеда Мёрфи топталась у порога дома и надеялась, что её отсутствие дома этой ночью, ровно как и появившуюся опустошённость, всё же никто не заметит. Отец хрустел каждым пальцем по очереди — злился. Что Мёрфи должна сказать? Говорить ли о Калебе? Рассказывать ли вообще о том, что произошло вчерашним вечером?
«Я ночевала у Ханны, папа. Со мной всё в полном порядке

— Почему Калеб так поступил с тобой? У тебя есть предположения?
— Я должна была поплатиться за предательство.

   Встреча с Калебом — изначально плохая затея, если учитывать то, что Мёрфи приходится каждый день наблюдать за тем, как люди вокруг показывают на неё пальцами и говорят, что «девочка дорвалась». Она не пытается защищаться, надеясь, что скоро всё утихнет само. После выяснения обстоятельств отец неоднократно порывался проломить тому голову молотом для забоя скота, но Мёрфи просила не делать глупостей, чтобы не позорить и без этого запятнанную честь семьи. Она извиняется перед родителями и уходит в свою комнату, жалея, что выбросила то платье. Лента бы всё-таки пригодилась.